Письмо фотографу-профессионалу
Лев Яковлевич Леонидов

КАК-ТО случайно просматривал адресные карточки подписчиков „Советского Фото”: бросилось в глаза множество подписчиков из числа профессионалов – фотографов — наших, столичных, и особенно провинциальных.

Это и понятно. Лет десять уже, если не больше, как у нас ничего не печаталось по фотографии. Заграничные издания до нас, массовых читателей, почти не доходят. Необходимость фото-журнала совершенно очевидна, его ожидает большой круг читателей.

„Советское Фото” об’единяет массовика-любителя и профессионала —на его страницах мы должны договариваться по целому ряду занимающих нас вопросов из области фотографии.

Сейчас очень хочется поговорить е товарищем по профессии — фотографом-профессионалом.

Кто он, что делает и как работает? Зачастую называет он себя громко. В каком городке, в каком захолустьи вы не найдете „Художественную фотографию Рембрандт”? Это — обязательно.

Дальше пойдут: „Марс”, „Юпитер”, „Рекорд”, „Тальбот”, „Дагерр”, а на юге почему-то—„Верещагин”, „Ренессанс”, „Джиоконда”, „Рококо”, „Люмьер”, „Декаданс” и „Русская светопись Абрама Вайнштейна”.

Чаще всего под подобными громкими названиями скрывается скромный труженик, хороший, безобидный малый, по нашим временам—„кустарь-одиночка” (великими именами и тенями искушающий фининспектора): он и „Рембрандт”, и… наклейщик, и копировщик, и ретушер — все, что хотите!

А как он снимает, как позирует, ретуширует? Подвинулся ли вперед?

Ни на шаг! Ни с места! Как было 20—30 лет тому назад, так осталось и поныне.

Не являются исключением в этой отсталости и фотографии профсоюза’ Рабис на местах, и коллективы при биржах труда.

Я говорю, главным образом, о фотографах провинциальных, однако, ни на минуту не закрываю глаза на то, что и столичные наши фотографы в массе не так уж далеко ушли.

Правда, хорошие работники-художники встречаются и в провинции, но они, повидимому, не борются с фотографической заскорузлостью, архаизмом, рутиной.

Наиболее уязвимое место, это — фоны, декорации, аксессуары. От этих болячек Москва и Ленинград давно уже освободились. Посмотрите витрину фотографа в провинции: там еще неизменно — садовая мебель на салонном фоне, ширмы, березовые барьеры, колонки, скалы, театральные ложи, лодки и автомобили (папье-маше), и вся эта нелепость—на самых причудливых в несоответствии своем фонах, с городскими видами, с луной из Гамбурга.

А копфгальтеры (головодержатели), а застывшие каменные лица и позы, с висящими плетью руками, а зализанные до безобразия негативы и позитивная ретушь?

Если данный фотограф обслуживает губисполком или губком, то у него на витрине — группы без конца, ничего не говорящие уму группы. Безвкусные, аляповатые виньетки.

Вторая витрина — оголенные до груди женщины. Совсем не морализируя, хочется пожелать товарищам-фотографам отрешиться от с‘емки так называемого „декольте”. Ведь, надо прямо сказать, что’ менее всего в таких случаях „творчества художника”, а скорее — побуждения иного свойства.

Есть еще ходовое, затасканное: „Улыбнитесь!”. Вместо улыбки, получается нередко искажение, гримаса; для данного лица улыбка совсем не характерна, — ни черта! Улыбнись, коль фотограф хочет. С этим пережитком также давно пора покончить.

Я как-то спросил в дружеской беседе у приезжего фотографа, почему он назвал свою фотографию „Рембрандт”, и кто такой этот Рембрандт. Он ничего не мог ответить, кроме лепета: „Художник”. Когда этот художник жил, чем характерны его работы, школа, направление — об этом ни малейшего представления. На-днях ущемил меня еще больше совершенно неожиданный вопрос одного московского фотографа: „А кто это—Эдиссон?”

Я говорю об этом вовсе не затем, чтобы „сор из избы выносить” или „образованность” свою показать. Я сам — фотограф, и меньше всего в мои расчеты входит хулить свою среду, но замазывать, замалчивать бьющие в глаза недостатки едва ли целесообразно.

Большинство провинциальных фотографов проглядело революционную эпоху и совершенно отстало от времени.

О Москве и Ленинграде этого сказать нельзя. Здесь роли распределились в правильном соотношении сил.